Карлос Кастанеда по праву считается одной из самых загадочных личностей XX века. Достоверных сведений о его жизни крайне мало — в основном слухи и домыслы. Точно известно только то, что он написал и опубликовал двенадцать книг-бестселлеров, а также основал компанию «Cleargreen», которая и по сей день владеет правами на творческое наследие Кастанеды.
Все дело в том, что и сам Кастанеда немало способст¬вовал созданию ореола такой загадочности вокруг своей персоны, он очень редко давал интервью и категоричес¬ки отказывался фотографироваться (тем не менее, по чистой случайности, несколько его фотографий все же появилось в печати). Также Кастанеда настаивал на том, что он никогда не был женат, хотя Маргарет Реньян, из¬давшая книгу воспоминаний о Кастанеде, утверждает, что этот человек был ее мужем. Другими словами, вос¬создание подлинной биографии Карлоса Кастанеды до сих пор остается задачей, решить которую не удается его биографам.
Даже сам факт смерти Кастанеды (согласно офици¬альным сообщениям, писатель умер у себя дома 27 апре¬ля 1998 года от рака печени) оказался воспринятым в обществе неоднозначно. Многие из его последователей полагают, что он не умер, а лишь, преобразовав соответст¬вующим образом свое тело, перешел в тот иной мир, о ко¬тором столько писал в своих работах. Кстати, и до указан¬ной даты Кастанеду несколько раз «хоронили» — то он, согласно слухам, совершал самоубийство, то, опять же по слухам, погиб при аварии мексиканского автобуса. Но здесь действует общее правило: чем больше слухов ходит о человеке в обществе, тем большим успехом он у него, этого общества, пользуется.
Слово «кастанеда» переводится как «каштановая ро¬ща»; и писатель и в самом деле чем-то напоминал каштан: коренастый и крепкий, ростом 165 см и весом около 70 кг, с темными волосами и черными глазами. В одежде пред¬почитал строгость и консерватизм, старался ничем не вы¬деляться из общей массы. Кастанеда утверждал, что он не пьет, не курит, не употребляет марихуану и даже к кофе не притрагивается. Пользовался наркотиками лишь тогда, когда проходил обучение у дона Хуана, и то — по настоя¬нию последнего. В общем, крупными и грубоватыми маз¬ками рисуется портрет скромного и добропорядочного обывателя. Но стоит вглядеться в этот портрет, углубить¬ся в его детали, возникают сложности.
Сам писатель утверждал, что Кастанеда — это не под¬линная его фамилия, что он родился в бразильском городе Сан-Паулу в канун Рождества 1935 года в «одной извест¬ной» семье, которую он так и не пожелал назвать. На мо¬мент рождения Карлоса его отцу, который в дальней¬шем стал профессором филологических наук, было чуть больше семнадцати лет, матери — пятнадцать. По при-чине незрелости родителей ребенка отправили к дедушке с бабушкой в одну из бразильских провинций на живот¬новодческую ферму. Когда Карлосу исполнилось шесть лет, родители наконец-таки вспомнили о мальчике и за¬брали его к себе. При этом, очевидно испытывая чувство вины по отношению к своему единственному ребенку, они принялись всячески баловать Карлоса. «Это был дьяволь¬ски трудный год. Ведь я фактически жил с двумя деть¬ми». Мать Кастанеды умерла через год от воспаления легких. Сам Кастанеда полагал, что причина смерти кры¬лась в слабоволии и малой подвижности, одной из самых распространенных культурных болезней западной циви¬лизации. О своей матери Кастанеда писал так: «Она все¬гда была в мрачном и подавленном настроении, но нео-быкновенно красива. Я отчаянно хотел ей помочь, предло¬жить какую-нибудь иную жизнь, но разве она послушала бы меня, шестилетнего ребенка?»
После смерти матери Карлос остался с отцом, о кото¬ром он мало рассказывал, а в своих произведениях вспо¬минал со смешанным чувством любви, жалости и даже презрения. Безволию своего родителя он противопостав¬лял «безупречность» своего «духовного наставника», дона Хуана. Кастанеда упоминал о том, что его отец мечтал стать писателем. «В этом я похож на своего отца, — до¬бавлял Кастанеда. — До встречи с доном Хуаном я целые годы просидел, затачивая карандаши и мучаясь головной болью, стоило мне захотеть что-то написать. Дон Хуан объяснил мне, как это глупо. Если хочешь что-то сделать, делай это безупречно. Весь смысл в этом».
До пятнадцати лет, по словам Кастанеды, он обучался в хорошей школе «Николас Авеланеда» в Буэнос-Айресе, где изучал испанский язык, при этом хорошо уже владея португальским и итальянским. Испанский пригодился ему позже для бесед с доном Хуаном. В 1951 году, когда Кар¬лос стал совершенно невыносимым в общении со своими родственниками, семья отправила его в Лос-Анджелес, где в 1953 году он поступил в голливудский колледж, затем переехал в Милан и учился живописи в Миланской Ака¬демии изящных искусств, но, так и не почувствовав тяги к художеству, вернулся в Лос-Анджелес и поступил на факультет социальной психологии Калифорнийского уни-верситета, позже перевелся на факультет антропологии. Об этом периоде своей жизни Кастанеда рассказывает так: «Тогда я по-настоящему понял, что жизнь не удалась. И сказал себе: если уж делать что-то, так совершенно но¬вое». Именно тогда, в 1959 году, Карлос меняет имя и бе¬рет себе псевдоним Кастанеда.
Такова версия самого Кастанеды. Но в результате тща¬тельного журналистского расследования, проведенного журналом «Тайм», было установлено следующее. Действи¬тельно, с 1955 по 1959 год Карлос Кастанеда (именно так) являлся слушателем факультета социальной психологии в университете Лос-Анджелеса. Также, изучив документы иммиграционной службы, журналисты обнаружили, что в 1951 году Карлос Цезарь Аран Кастанеда в самом деле переехал в Сан-Франциско, в США.
В те годы Карлос Кастанеда имел рост 165 см и весил 58 кг. Эмигрировал он из Латинской Америки, а точнее из Перу. Родился на Рождество 1925 года в древнем городке инков Кахамарка. Его отец был ювелиром и часовых дел мастером, мать, Сузанна Кастанеда Навоа, умерла, когда Карлосу было уже 24 года, а не 6 лет, как рассказывал он сам. На протяжение трех лет Кастанеда обучался в мест¬ной школе. Затем все семейство перебралось в Лиму, сто¬лицу Перу, где Карлос поступил в национальный колледж и стал изучать живопись и скульптуру в школе изящных искусств. Последующий этап жизни Карлоса Кастанеды после переезда в США и обучения в университете штата Калифорния тщательно изучен. Но кардинальным обра¬зом жизнь молодого ученого изменилась после его встречи с доном Хуаном.
Сам Кастанеда так описывал свое знакомство с ма¬гом: «Будучи молодым антропологом, я поехал на юго-запад собирать на месте, в полевых условиях, информа¬цию об использовании местными индейцами лекарствен¬ных растений. Я собирался написать статью, получить ученую степень, стать профессионалом в своем деле. И меньше всего я тогда ожидал повстречать такого челове¬ка, как дон Хуан. Мы с другом, тоже антропологом, вы¬полнявшим роль моего проводника в той поездке, стояли на автобусной остановке и разговаривали о чем-то. Вдруг мой коллега наклонился ко мне и указал на старого ин¬дейца. «Тсс! — сказал он. — Смотри, но только, чтобы он не заметил». И он рассказал, что этот индеец — не¬превзойденный знаток в использовании пейота и лекар¬ственных растений. Это было все, что нужно было услы¬шать. Я состроил самую важную рожу из всех, на кото¬рые тогда был способен, подкрался к тому индейцу, которого, кстати, звали доном Хуаном, и ошарашил его сообщением, что я — крупнейший в своем роде автори¬тет по части пейота. Я сказал, что ему стоит отобедать и поговорить со мной. На самом деле я ничего не знал про пейот, кроме названия. Дон Хуан молча выслушивал мой треп, да только один раз случайно взглянул на ме¬ня, и у меня тотчас отнялся язык. Все мои амбиции рас¬таяли, как воск, в жарком воздухе того дня. Дон Хуан сообщил мне, что подошел его автобус, и попрощался, слегка помахав мне рукой. А я так и остался там стоять, как набитый дурак...
Но это было началом всего остального. Я разузнал, что дон Хуан был известен среди людей как брухо — нечто среднее между врачевателем и колдуном. Однажды я снова увидел его. Мы сошлись характерами и вскоре ста¬ли хорошими друзьями. Но прошел целый год, прежде чем он доверился мне. Мы уже хорошо изучили друг дру¬га, когда он внезапно открыл мне, что является носителем определенного знания, переданного ему в свое время неназванным бенефактором. Дон Хуан сказал, что выбрал меня в качестве своего ученика, но мне предстоит подго¬товка к долгому и трудному пути. Я и представить себе не мог, насколько долгому и трудному... и насколько изу¬мительно чудесному.
Он убеждал меня, что мир намного больше и удиви¬тельнее, чем мы все привыкли считать, что наши обычные представления о действительности созданы в соответст¬вии с неким социальным соглашением, которое само по се¬бе — хитрейший из трюков. Мы обучаемся видеть и пони¬мать этот мир через призму социальных норм. Мы сами надеваем на наши глаза шоры, воздвигая условные грани¬цы «реального мира», и тут же начисто забываем обо всем, что осталось за ними. А остается немало. Практически — все. Дон Хуан разбивал эти границы для меня, показывая, что каждый из нас способен шагнуть в другие миры, не менее сложные, стабильные и самодостаточные. Кол¬довство включает в себя технику перепрограммирования наших возможностей, с тем чтобы мы могли воспринимать другие миры, такие же реальные, уникальные, абсолют¬ные и всеохватывающие, как и наш, так называемый ма¬териальный мир...
Многие говорят, что дон Хуан — плод моего вообра¬жения. Но это нелепо. Для изобретения такой фигуры мой воспитанный на западноевропейской традиции ин¬теллект попросту непригоден. Я ничего не сочинил. Я всего лишь рассказчик. С самого начала я пытался убе¬дить дона Хуана разрешить мне использовать для запи¬си магнитофон, но он сказал, что, полагаясь на что-то механическое, мы ослабляем свой потенциал. «Это ли¬шает тебя магической силы», — сказал он. — «Лучше учиться всем телом, тогда ты будешь помнить всем телом». Я совершенно не понимал тогда, что он имел в ви¬ду. Постепенно я скопил множество записей его настав¬лений, а он то и дело потешался над моими стараниями. Он находил это очень забавным... А что до моих книг, так я сновижу их. Я собираю себя и свои записи, перечиты¬ваю их, попутно переводя на английский. Вечером я сплю и вижу, что я хочу написать. Затем я встаю и за¬писываю в тихие ночные часы все то, во что преврати¬лись мои дневные мысли во время сна. К этому времени они полностью приведены в порядок». У дона Хуана Ка¬станеда научился избегать общепринятого ритма жизни, будничной повседневности. Даже во время своего пребы¬вания в Лос-Анджелесе Кастанеда ел и спал, когда при¬дется, то и дело покидая город и уезжая в пустыню. Тем не менее, работе над рукописями он посвящал по 18 ча¬сов ежедневно.
От дона Хуана Кастанеда узнал о жизни толтеков (то есть тех, кто посвящен в тайну созерцания и сно¬видения. Как заверяют сами маги, учение толтеков су¬ществует уже более З00 лет). А поскольку настоящий толтек не имеет права расходовать свою энергию по ме¬лочам, Кастанеда был вынужден отказаться и от обще¬ния со своими друзьями, и от встреч со своей любимой девушкой. Однажды дон Хуан сказал Карлосу, что тот должен забыть всех, кого знает. По возвращении в Лос-Анджелес Кастанеда снял квартиру за квартал от дома, где его с нетерпением уже ждали друзья, и попросил од-ного из них принести ему кое-какие вещи, а все осталь¬ное — книги, пластинки и прочий скарб — забрать себе. Друзья посчитали, что Карлос сошел с ума и что рано или поздно безумие отступит и он вернется. Этого не произошло.
Еще более резко Кастанеда порвал отношения со своей возлюбленной. Он пригласил ее в ресторан. За обедом она разозлилась и принялась бранить его, не жалея оскорби¬тельных слов. Кастанеда встал и, заявив, что ему надо взять кое-что из машины, ушел и не вернулся. Правда, прежде чем уйти, он поинтересовался у девушки, есть ли у нее чем расплатиться за обед и есть ли у нее деньги на такси, чтобы вернуться домой. Он оставил ее навсегда. Кастанеда говорил, что у толтеков секс считается пустой тратой энергии, которую следует направлять на другие цели. Следовательно, любовь следует исключить из жизни настоящего воина.
Таким образом, Кастанеда исчез из поля зрения всех своих знакомых и друзей. Где он находился, с тех пор знали только двое — его агент и приятель, забиравший пись¬ма, приходившие на имя Карлоса. И даже когда 27 апреля Кастанеда скончался, сообщения об этом появились в газе¬тах только лишь 18 июня.
Как-то журналисты задали Кастанеде вопрос:
—  Что ждет Карлоса Кастанеду впереди?
—  Обязательно сообщу вам об этом, — ответил тот. — В другой раз.
— А будет ли этот другой раз?
—  Другой раз будет всегда.

НАСЛЕДИЕ КАСТАНЕДЫ

Книги Кастанеды появились в России в начале 70-х годов.
Самиздатовские анонимные переводы перепечатывались на машинке около двух десятков лет, пока наконец в конце 80-х годов не появились официальные издания (поначалу в тех же переводах). О тех читателях, кто до¬вольствовался первыми двумя повествованиями* и решил, что ему все ясно, речи нет. Третья книга — «Путешествие в Икстлан» («Journey to Ixtlan», 1972) — оказалась для читателей настоящим наркотиком. Для того, кто проникся ее тайнами, началось мучительное ожидание. И когда «стало можно» многие российские издательства не только выпустили уже известные к тому времени книги Кастане¬ды**, но и очень быстро переводили все самое свежень-кое***, совсем немного отставая от Америки. Сколько чи¬тателей и последователей сегодня у Кастанеды в Рос¬сии — сказать трудно. Но известно, что книги его не залеживаются на прилавках, да и на книжных полках то¬же, и, как в прежние времена, передаются из рук в руки, зачитываются до дыр.
* «Учения дона Хуана» («The Teachings of Don Juan», 1968), «Отделенная реальность» («A Separate Reality», 1971).
** «Сказки о силе» («Tales of Power», 1974), «Второе кольцо силы» («The Second Ring of Power», 1977), «Дар орла» («The Eagles Gift», 1981), «Огонь изнутри» («The Fire from Within», 1984).
*** «Сила безмолвия» («The Power of Silence», 1988), «Искусство сновидения» («The Art of Dreaming», 1993), «Активная сторо¬на бесконечности» («Active Side of Infinity», 1998), «Колесо времени» («The Wheel of Time», 1998), «Магические пассы» («Magical Passos, 1998).

Какова же конечная цель «пути знания», которым следует Кастанеда — следует за индейскими магами? По первому впечатлению — та же, что и у большинства ок¬культных и религиозных учений: достижение той или иной формы личного бессмертия. А с обывательской точ¬ки зрения все это выглядит как замысловатый способ покончить счеты с жизнью. Вершина, к которой стре¬мятся дон Хуан и его соратники-маги, — одновременный уход из этого мира всей честной компанией в другой, не¬известный нам мир. Однако это не пресловутое «спасе¬ние души», покидающей бренное тело и стремящейся, по вере ее, к желанному раю. Индейские маги уходят «без останков», превращаясь вместе с телом в некую энергетическую субстанцию и сохранив осознание, но не по причине случившейся (вольно или невольно) смерти, а вполне сознательно выбирая время и место. Получить возможность такой трансформации, а главное, попы¬таться в этой жизни познать тот запредельный мир, ку¬да отправишься, завершив земные дела, — смысл мно¬голетней работы мага, полной неведомых, но вполне ощутимых смертельных опасностей. Правда, с точки зрения самих магов, личное бессмертие — полная ерун¬да. Превращение ученика в мага — это процесс стира¬ния личности.
Но, кроме того, маг способен в мгновение ока перенес¬тись в любую точку земного шара и — того больше — быть одновременно в разных местах, он может превратиться в какую-нибудь зверюшку и воспринимать мир, как она. А еще они удивительно терпеливы, уравновешенны, жиз¬нерадостны, одним словом — безупречны. И все эти неве¬роятные возможности достигаются при исполнении безо-бидного, на первый взгляд, условия — полного измене¬ния отношения к миру и к себе в этом мире.
Мы знаем мир не таким, каков он есть на самом деле. Человечеству это известно с незапамятных времен, и наука что-то заметила, но доказать так и не смогла. Мы готовы допустить, что у собаки лучше, чем у нас, нюх, а у кошки — слух. Мы смирились с тем, что экс¬трасенсы видят «ауру», а ясновидящие — будущее и по¬терянный кошелек. Все это как бы продолжение наших достоинств. Ну не могу я прыгать, как кенгуру, но про¬сто прыгать-то... Однако очень трудно представить себе, что кошка, собака и кенгуру живут вообще в другом — каждый в своем — мире, да и каждый из нас выстраива¬ет свой собственный мир, только похожий на другие че¬ловеческие миры.
Маленькие дети видят и чувствуют значительно боль¬ше, чем взрослые. Родители учат ребенка интерпретиро¬вать увиденное определенным образом, дают вещам име¬на, тем самым ограничивая его восприятие довольно жест¬кими рамками. Теперь уже то, что не вписывается в эти рамки, автоматически относится к разряду «не верь гла¬зам своим» и к сознанию и близко не подпускается. Так складывается «описание мира», заставляющее нас быть такими, какие мы есть.
Как часто разные люди произносят одни и те же слова, вкладывая в них свой смысл, и, естественно, не могут до¬говориться, подозревая друг друга во всех грехах, А все очень просто: у каждого — свое описание мира, свое пред¬ставление о том, как должно быть, какое место он занима¬ет в этом мире.
Остановитесь на секунду и подумайте: что вы делаете даже тогда, когда ничего не делаете? Скорей всего, бесе¬дуете с самим собой. Мысли перепрыгивают с одной темы на другую, прокручивая несостоявшуюся отповедь не¬справедливому шефу, оправдание перед женой, мораль нашкодившему сыну и воспоминание о вчерашнем матче... Казалось бы, что может быть естественнее и привычнее этого внутреннего диалога, где ты всегда прав, обижен не¬справедливо и уверен в своем таланте, которого не видят только идиоты...
Однако все известные способы медитации, к какой бы школе они ни относились, направлены как раз на выклю¬чение внутреннего диалога, избавление от случайных мыслей. Чего ради? А для того, чтобы услышать голос безмолвия, несущий знание. Знание, невыразимое в сло¬вах, знание, которому можно только следовать... Но мы его не слышим, потому что непрерывно говорим, говорим са¬ми с собой, оправдываясь, обличая, пережевывая старые и грядущие неудачи...
Мы ждем интереса или хотя бы внимания к своей пер¬соне. Наши комплексы неполноценности сродни мании величия. Пусть лучше все осуждают, пусть ненавидят, толь¬ко бы замечали.
Чувство собственного достоинства — основа нашей жизни в социуме. Получи оно заметную пробоину — и жизнь пойдет под откос!
А странные существа, называющие себя магами, на¬смешливо называют это все «чувством собственной важно¬сти» и утверждают, что на поддержание его уходит боль¬шая часть энергии человека. Ни на что другое ее просто не остается, а посему от этого чувства следует избавлять¬ся. Увы, для человека европейского склада это невероятно сложно. У многих последователей Кастанеды оно не толь¬ко не уменьшается, а наоборот — странным образом уси¬ливается, уже на околомагической почве!
Карлос Кастанеда вовсе не собирался ломать свою жизнь каким бы то ни было образом. Она, может быть; сложилась не слишком удачно, но все-таки была, как у людей. И проблемы свои решать он предполагал тоже по-человечески. Если учесть, что с магом, доном Хуаном, он встретился не юношей, прямо скажем, а в 35 лет, мож¬но представить, как глубоко в его сознании укоренились социальные нормы, каким жестким было его «описание мира». Много лет понадобилось магу, чтобы заставить Карлоса взглянуть на мир другими глазами. Сначала с по¬мощью «растений силы»: их применение Карлос на собст¬венном опыте и по своей воле (однако под контролем и с соответствующими комментариями учителя!) два года изучал, после чего покинул дона Хуана с твердой уверен¬ностью, что не вернется к нему ни за что! Но необычная реальность, с которой он столкнулся, принимая галлюци¬ногены, не отпускала его. С трудом удерживая съезжаю¬щую «крышу», он вынужден был разыскать дона Хуана и продолжить непонятное образование.
Карлос рассказывает, что его обучение шло двумя путями: в нормальном состоянии, когда любую информа¬цию он мог записать, «переварить» и запомнить, и в осо¬бом состоянии сознания (абсолютно не имеющем отноше¬ния к наркотикам!), в котором ему преподносились наибо¬лее важные сведения. Какие? — он вспомнить потом так вот запросто не мог. Он встречался с другими магами — сподвижниками дона Хуана и их учениками, с ним проис¬ходило нечто совершенно невероятное — и он возвращал¬ся в свой Лос-Анджелес, потеряв где-то несколько суток, слегка, правда, удивляясь, но даже не пытаясь восстано¬вить ход событий! Только спустя добрых два десятка лет (!) в его памяти начали восстанавливаться «пропавшие» страницы жизни. К тому времени дон Хуан и его группа уже покинули этот мир, но как это происходило, Карлосу удалось вспомнить далеко не сразу.
Лежа не диване, так легко вместе с Кастанедой сле¬довать за доном Хуаном, путешествовать по горам среди кактусов, свободно перемещаться из Лос-Анджелеса в Сонорскую пустыню, а оттуда запросто — в Оахаку (то есть из северной Мексики в южную)... Не обяза¬тельно магическими способами (хотя и это, конечно, то¬же), а нормально, на автомобиле. Но стоит взглянуть на карту, и многие вещи перестают казаться такими уж простыми.
Из книги в книгу Кастанеда задает дону Хуану одни и те же вопросы... Правда, получает на них разные ответы.
Наверное, не стоит так уж слепо доверять Кастане¬де: он и сам говорит, что книги эти написаны не писа¬телем, но магом. Вспомним: в своей официальной био¬графии Кастанеда не только убавил себе десяток год¬ков, но и мать свою «похоронил» на двадцать лет раньше, чем на самом деле, представившись прямо-та¬ки сиротой. (У магов это называется стиранием личной истории.)
Кастанеда произвел фурор тем, что сделал всеобщим достоянием практически неизвестные западной науке представления индейцев об устройстве мира и человека. И они, эти представления, оказались отнюдь не примитив¬ными. Пока белые люди изучали по «диким» индейским племенам «историю развития цивилизации», те из поколе¬ния в поколение передавали тайное знание, Если же очис¬тить учение дона Хуана от естественных многовековых наслоений в виде сугубо индейских легенд и мифов, если не поддаваться на обаяние своеобразной терминологии, можно обнаружить, например, его явное родство с давно знакомыми европейцам даосизмом и дзен-буддизмом (ес¬ли, конечно, очистить и их тоже), которые только по неве¬дению можно посчитать примитивными.
Как же относиться к Кастанеде? Считать его очеред¬ным великим учителем или великим же (вроде Елены Блаватской) фальсификатором?
Те, кто прочтет его книги, поймут, что сомневаться в их магии нет оснований. Да и на практике проверив кое-какие пожелания дона Хуана, можно признать их дейст¬венность и полезность. Вот только до абсурда все дово¬дить не стоит: мы не в Мексике, да и все тонкости учесть (без истинного мага-наставника) практически невозмож¬но. К тому же сам дон Хуан говорил, что добровольцев в маги не берут...

Карлос Кастанеда и его книги — только ступенька длинной-предлинной лестницы познания для нас, диких цивилизованных людей.